|
Главная » 2011 » Сентябрь » 18 » Алхимия слова
|
Назовем эту статью вослед Яну Парандовскому, озаглавившему свой блестящий труд о психологии творчества "Алхимия слова". А ведь можно говорить и о магии слова. По отношению же к России скажем по- пушкински: "божественный глагол". Россия - страна словоцентричная, литературоцентричная, в центре культуры крещеной Руси изначально стало то слово, о котором в Евангелии от Иоанна говорится: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог".
"Слово - великая тайна, - читаем у Яна Парандовского. - Все религии считали способность речи во всем потенциальном богатстве звуков, форм, правил даром божьим, получаемым человеком вместе с жизнью. Народы оспаривали друг у друга право считать себя наследниками первой человеческой речи, каждый приводил свои доводы... Сотни гипотез, наивных или глубокомысленных (а последние со временем тоже оказывались наивными), старались выяснить тайну происхождения языка...
Посредством слова человек овладел пространством и временем. Слово выделяло предметы из хаоса явлений, давало им форму и окраску, приближало или отдаляло, измеряло. В слове запечатлены события, минуты, часы, годы, время настоящее, прошедшее и будущее. Но само слово - мимолетный звук, едва произнесенное, оно тут же исчезало, и, чтобы вернуть его вновь, надо было повторить; если же человеческие уста молчали, ничто не могло вызвать его из небытия. Вне говорящего человека оно не существовало, а единственное пространство, какое оно могло преодолеть, находилось в границах слышимости человеческого голоса. За этими границами оно прозвучало бы как "глас вопиющего в пустыне".
Переход от слова произносимого к слову писаному определил новую эру в истории человека. До того как научиться удерживать слово - бесформенный и невидимый звук, люди научились удерживать вещи и явления в изображениях. Мистерия увековечивания преходящего отражена в наскальной живописи. Чтобы передать мысль на расстоянии, скифы, по свидетельству Геродота, прислали персидскому царю Дарию "письмо" с изображениями птицы, мыши, лягушки и пяти стрел (а может, то были реальные птица, мышь, лягушка и стрелы?). Читать послание следовало так: "Если персы не умеют летать, как птицы, прятаться в земле, как мыши, перепрыгивать через болота, как лягушки, то скифы перебьют их своими стрелами". И доныне некоторые первобытные племена применяют такие шарады для передачи сведений на расстоянии, используя, к примеру, шнур с узелками или палку с определенным числом зарубок.
Когда же родилась письменность, а такие очаги культуры, как Шумер, Египет, Эгея, Китай, создали собственную письменность, слову окончательно стали подвластны время и пространство. Благодаря ученым- энтузиастам, более двух столетий роющимся в земле, расшифровывающим найденные древние письменные памятники и воссоздающим систему языка, на котором они написаны, слова - неизвестные и похороненные - воскресают, возрождаются вновь, складываясь в летописи, молитвы, поэмы, кодексы законов и в обыденную речь.
Так заговорили глиняные таблички Вавилона, папирусы Египта, отозвались голоса майя и ацтеков, хетты благодаря своим табличкам вошли в историю... Но великая тайна заколдованных слов еще не раскрыта до конца...
На свете много систем письма, и в этом можно увидеть чудо. Одни пишут слева направо, другие справа налево. По памятникам Древней Греции известно письмо "бустрофедон", то есть в порядке, в каком движутся волы, вспахивая поле: конец строки служит началом следующей. Где-то еще пишут сверху вниз, но как будто бы нигде - снизу вверх, замечает польский писатель, знаток античности и Возрождения. Арабское письмо напоминает Яну Парандовскому рассыпанный размельченный табак, в индийское вступаешь, как в гущу тоненьких веточек, китайское легко принять за орнамент, рожденный прихотливой фантазией художника.
Мы же, говоря о современном русском письменном языке, вспомним о Днях славянской письменности и культуры, которые мы отмечаем в начале двадцатых чисел мая, почитая великих просветителей святых Кирилла и Мефодия, от Греции принесших нам "кириллицу". Также вспомним, что древнерусские литературные памятники именовались "Слово о Законе и Благодати", "Слово о полку Игореве"...
Как показал в XIX веке один выдающийся психолог, народы Древнего Востока имели богатое числовое воображение, оперировали гигантскими числами с замечательной смелостью. Космогония халдеян рассказывает, что Оаннес (бог-рыба) посвятил воспитанию человечества 259 200 лет, затем следует период в 432 тысячи лет, наполненный царствованием мифических личностей, в конце 691000 лет потоп обновил землю. Египтяне говорили грекам, хронология которых была коротка и ограничена: "Вы, эллины, как дети". Но превосходили все народы в числовом воображении индусы, придумавшие грандиозные меры: Кальпа (продолжительность мира между двумя катастрофами) составляет четыре биллиона 328 миллионов лет. А сама Кальпа - это всего лишь один из дней жизни божества.
Интересно, что, когда в романе Достоевского черт пересказывает Ивану Федоровичу Карамазову некую легенду о рае, то употребляет такие непомерные числа, как квадриллион километров и биллион лет. Более того, в той самой легенде из "Братьев Карамазовых" мыслитель и философ, который "все отвергал, законы, совесть, веру" и попал после смерти не во мрак и смерть, как предполагал, а в будущую жизнь, воскликнул, побывав всего-то две секунды в раю, что за эти две секунды не только квадриллион, но квадриллион квадриллионов пройти можно, да еще возвысив в квадриллионную степень! Словом, наш великий художник слова и в числах знал толк. Еще бы, закончил Главное инженерное училище в Петербурге, где обучился математике, архитектуре, фортификации, рисованию. Был Федор Михайлович также замечательным каллиграфом, каковое свойство передал многим своим героям.
Но поскольку именно автору "Бедных людей" и "Идиота" приписывают слова: "Все мы вышли из Гоголевской Шинели", обратимся прежде к ее герою. Как известно, Акакий Акакиевич Башмачкин в своей невеликой должности переписчика служил не просто ревностно, но с любовью. Там, в этом переписываньи, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы были у него фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его.
Сегодня можно утверждать наверняка, что мелкий российский чиновник, маленький человек русской словесности, потому продолжает и в новом веке трогать наши сердца, что непреходяще одушевлен высокой, пламенной, неугасимой любовью к божественной букве. Как создатель его Гоголь - к божественному глаголу.
Намечая основные черты главного героя романа "Идиот", Достоевский определил наличие у Льва НикАолаевича Мышкина таланта каллиграфии как весьма важную характеристику, важную для сюжета и идеи произведения. Еще в самых ранних редакциях, далеких от окончательного варианта, писатель отмечал "хороший почерк" Мышкина. И единственная черта, которая осталась неизменной в характере ставшего идеальным героя, это его каллиграфические способности. В начале романа есть сцена "испытания почерка", которому Мышкина подвергает генерал Епанчин. Поскольку в тогдашней России большое внимание уделялось внешней форме бумаг и в особой цене были чиновники, умевшие красиво оформить официальное письмо, генерал Епанчин посчитал, что способности князя достаточны для чиновничьей карьеры.
Однако князь не просто наделен каким-то определенным "прописным" почерком, он талант, художник-каллиграф, "артист". Мышкин в высшей степени обладает свойством, которое сам автор романа считал признаком гениальности: способностью прозревать, угадывать, чувствовать, понимать сердцем чужую мысль, идею. В своем искусстве Мышкин передает характеры русского средневекового монаха ("игумена Пафнутия"), французского уличного писца, английского аристократа. А потом раскрывает целую философию каллиграфии, подвергая воспроизведенные им почерки тонкому, проницательному анализу. Особое значение Мышкин придавал росчерку, который "требует необыкновенного вкуса; но если только он удался, если только найдена пропорция, то этакий шрифт ни с чем не сравним, так даже, что можно влюбиться в него".
Конечно же, эти мысли героя - прямое отражение размышлений автора над собственными каллиграфическими опытами. Совершенное каллиграфическое написание имени или названия было для Достоевского знаком идеального слова. Когда писательство понимается как боговдохновенное дело, главным становится обретение правдивого, художественно совершенного, идеального слова.
|
|
Просмотров: 564 |
Добавил: nsvet
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
| » Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0
|
|
